Штурмуют морские пехотинцы

Ф. В. Монастырский

      бывший комиссар 83-й бригады морской пехоты Черноморского флота

Не пробившись к морю в августе 1942 года, гит­леровцы возобновили наступление на Туапсе в сентябре. И оно вновь провалилось. 14 октября немцы предприня­ли новую попытку одолеть защитников Черноморского побережья. На этот раз они наносили сходящийся удар от станции Навагинская и селения Гунайка и из района Фанагорийского на село Садовое.
Сюда, к Садовому, и перебрасывали нашу 83-ю бригаду морской пехоты. Мы с комбригом М. П. Крав­ченко получили приказ 17 октября днем и узнали, что в то утро противник уже захватил близкое к Садовому се­ление Шаумян, господствующую в этом районе высоту 614 — Кочканово и контролирует дорогу вдоль реки Псекупс— нашу основную коммуникацию. Бригаде прика­зано штурмом сбросить врага с этой высоты. Нам нель­зя медлить ни минуты. Кравченко отдал распоряжение о подготовке подразделений к маршруту.
В тот же вечер во всех батальонах были проведены короткие беседы с бойцами. Я зашел в 114-й, когда там перед краснофлотцами выступал заместитель комбата по политчасти В. А. Илларионов. Его слушали с напря­женным вниманием. Он говорил об опасности, вновь на­висшей над Кавказом.
Моряки больше не могли скрыть своего возбуждения.
Многоголосый гул пронесся по рядам. Раздались выкри­ки: «Обожгутся!.. Не дадим!.. Растопчем гадов!»
— Да,—горячо сказал Илларионов,—я уверен, что враг снова получит отпор и будет разбит. Не подве­дем, друзья?
— Не подведем!—дружно выдохнули сотни голосов.
Атака началась утром 24 октября после довольно крепкой артиллерийской подготовки и бомбового удара нашей авиации. Высоту около часа сотрясали взрывы. Когда начали штурм горы, ее продолжали обстреливать из орудий и минометов воины 395-й стрелковой дивизии. Они взаимодействовали с нами, не принимая непосред­ственного участия в схватке — вели огневой бой.
Морские пехотинцы двинулись к высоте с трех сто­рон и взяли ее «в подкову»: 305-й батальон с запада, 16-й с северо-запада. 114-й был вначале во втором эше­лоне, лишь одну роту капитан-лейтенант А. И. Востри-ков в соответствии с тщательно продуманным планом боя послал для демонстративного наступления на юго-восточные скаты высоты. Она должна была отвлекать врага от главных направлений наших ударов.
Утро выдалось хмурое, туманное. Теперь это нас вполне устраивало. Атакующие были бы рады и дождю, ливню, буре, лишь бы это помогло укрыться от глаз про­тивника и его авиации.
С большой тщательностью готовился к бою командир 305-го батальона капитан-лейтенант А. М. Шерман. Он выслал разведчиков, и те вернулись, с языком. Потом Шерман рассказал мне, как полумертвый от страха гит­леровец, мешая немецкие слова с русскими, лепетал:
«Рус гут!.. Гитлер капут…» Комбат, свободно владевший немецким языком, заверил пленного, что ему сохранят жизнь, и тот с готовностью ответил на вопросы о распо­ложении и силах гитлеровцев. Данные совпадали со све­дениями, добытыми нашей разведкой раньше.
Рубеж атаки батальон занял в темноте, а рано утром, пользуясь зарослями и туманом, скрытно продвинулся ближе к переднему краю. Команды передавались шепо­том. Курить было запрещено, чтобы ничем не демаски­ровать себя. Западные скаты высоты, куда устремился батальон А. М. Шермана, были пологими, путь здесь не представлял особых трудностей. Моряки готовились к стремительному броску.
И вдруг тишину нарушил гулкий взрыв, за ним дру­гой, послышались приглушенные стоны. Мины! Гитле­ровцы захватили высоту именно здесь и на ее пологих западных скатах ожидали возможного появления наших войск. Они поспешили оградить свои позиции нескольки­ми рядами минных полей.
Как только передние бойцы нарвались на мины, обстановка на участке атаки Шермана, естественно, сразу резко изменилась. Батальон не только понес поте­ри, но и обнаружил себя. Взрыв мин послужил для нем­цев сигналом, и они немедленно открыли бешеный огонь по наступающим. Подступы к высоте, особенно в рай­онах минных полей, были, конечно, заранее пристреляны.
Моряки залегли. Теперь им предстояло решать две трудные и смертельно опасные задачи: преодолеть и минные заграждения, и шквальный огонь. Щупов, с по­мощью которых саперы быстро обнаруживают мины, у нас тогда не было. Рота, напоровшаяся на минное поле, просто свернула в сторону и залегла; разведчики, вы­сланные вперед, ползли и осматривали землю, угадывая лишь по трудно уловимым внешним признакам, где мо­гут быть мины и где можно двигаться смелее.
Учитывая особенности обстановки, Шерман приказал всем ротам разбиться на отдельные группы по четыре-пять человек. Во главе каждой из них поставили комму­ниста или комсомольца. Так, рассредоточившись в за­рослях, проявляя инициативу, мелкие группы моряков медленно, но упорно продвигались вперед. Однако вра­жеский огонь становился все сильнее. Моряки вновь за­легли. Несмотря на бессонную ночь и усталость, все око­пались, чтобы надежно закрепиться на достигнутом рубеже.
Наступавшие на юго-восточные скаты высоты востриковцы тоже были встречены сильным огнем и завязали упорную перестрелку с врагом. А тем временем 16-й ба­тальон под командованием майора Д. В Красникова осуществлял наш главный замысел. Я пошел с этим батальоном. Мы отправились в путь ночью. Двигались узкими тропами сквозь густой лес, заваленный буреломом, фор­сировали реку Псекупс южнее Кочканово. Здесь поне­воле замедлили шаг, увидев то, что осталось от него. Перед нами обгорелые столбы, валяются на дороге головешки; Фашистские варвары до основания разрушили и сожгли селение. Уцелевшие жители ушли отсюда в горы.  С северо-востока, где засел враг, над рекой нависала крутая обрывистая горная гряда. Шли,- прижимаясь к этой стене, под прикрытием густого хвойного леса. Слева шумела быстрая горная речка, и ее рокот тоже помогал  нам, скрадывая звуки шагов.
Впрочем, Красников не полагался полностью ни на горы, ни на речку. Он вспыхивал от каждого неосторож­ного стука, сразу же выявлял виновника и делал корот­кое, но выразительное предупреждение командиру под­разделения. Мы с комбатом шли вместе. По мере прибли­жения колонны к цели двигались все более осторожно.
На рассвете зашли во фланг и тыл противника и пря­мо с марша, без отдыха, начали взбираться на крутую скалистую гору: Подъем был исключительно труден, Иногда крутизна достигала 50 градусов, и бойцы бук­вально карабкались вверх, цепляясь за выступы скал, скользя и срываясь. Случалось, из под ног осыпались камни и с шумом катились вниз, тогда все замирали, боясь выдать себя.
На вершине горы, у отколовшейся глыбы, временами маячили фигуры двух гитлеровцев-наблюдателей. Они скрывались, когда вблизи рвались снаряды нашей артил­лерии, потом высовывались вновь. Мы подметили, что наблюдатели следили больше за северными скатами высоты. Отсюда гитлеровцы, видимо, совсем не ожидали опасности. От нас теперь требовалось только не обнару­жить себя преждевременно.
Мы с Красниковым нашли удобный наблюдательный пункт на выступе скалы и укрылись тут среди каменных глыб. Отсюда видно было, как впереди батальона в мас­кировочных халатах и плащ-палатках, прячась в рас­щелинах и впадинах, упорно взбираются вверх разведчи­ки взвода лейтенанта Николая Окунева. За ними, также припадая к скалам, двигались роты Дмитрия Мартынова и Михаила Криворучко. Дальше, развернувшись цепями, поднимались на гору автоматчики и пулеметная рота. Я посматривал на Красникова. Он, обычно спокой­ный и хладнокровный, теперь был весь в напряжении, не отрываясь следил за движением своих воинов к фашист­ских наблюдателей. Те пока что не замечали, ничего, по­дозрительного, но это могло измениться в каждую ми­нуту — шутка ли, целый батальон ползет по крутогору прямо у них под носом. И комбат не успокаивался ни на минуту, молча, вытянувшись за камнем, смотрел и смот­рел вперед. Я тоже был настроен тревожно, смотрел на горный склон, усеянный бойцами, с неотступной думой:
«Скорее, скорее и осторожнее, дорогие!»
И вот уже остались последние метры. Передовые бойцы подползают вплотную к камню, возле которого сидят, мирно беседуя» фашистские наблюдатели. Крас­ников на мгновение обернулся ко мне, необычайно взвол­нованный, просветлевший и выдохнул с хрипотцой: «Ну, теперь все!» В тот же миг автоматчики взвода Окунева, дюжие краснофлотцы Журкин, Науменко и Сидоров, бросились на гитлеровцев. Фашистский дозор был снят без звука. Красников передал сигнал всем ротам, и мо­ряки, напрягая силы, устремились к вершине горы.
На северную оконечность гребня высоты вышли роты Мартынова и Криворучко. Только теперь враг заметил их и не сразу пришел в себя. Фашисты, никак не ожидав­шие нападения отсюда, вначале ошалели и заметались. Потом они залегли среди скал и открыли огонь.
Упал, сраженный насмерть, краснофлотец комсомо­лец Сидоров, в числе первых смельчаков ворвавшийся на высоту. Завязалась кровопролитная схватка. Но наши моряки неудержимо приближались к вражеским пози­циям. Бежали, стреляя на ходу и швыряя гранаты. Не­умолчно трещали автоматы, гремели разрывы, и разно­сился по высоте мощный, нарастающий клич: «3а Роди­ну! Ура! Полундра! Бей фашистское отродье!»
Внезапный удар батальона Красникова в тыл и фланг гитлеровцев привел их в страшное’замешатель­ство. До сих пор они все внимание и все огневые сред­ства направляли против наших подразделений, насту­павших с запада и юго-востока. Теперь пришлось от­влекать силу оттуда, налаживать круговую оборону.
Батальон Шермана не упустил этого момента и уси­лил свой натиск. В лихую атаку ринулись роты В. В. Ржеусского и Николая Бутвина. Они сломили со­противление врага и заняли важные рубежи. На юго-восточных-скатах высоты решительно ринулась вперед и стала теснить врага .рота автоматчиков 144-го ба­тальона.
Район обороны гитлеровцев был, ^однако, довольно обширен, из глубины его быстро подтягивались свежие силы. Тут дрались вымуштрованные фашисты. Они под­нимались в рост и стеной, поливая все впереди автомат­ным огнем, шли в контратаки. Наши моряки, однако, держались упорно: косили гитлеровцев пулеметным и автоматным огнем, забрасывали гранатами и при пер­вой возможности бросались в рукопашную. Штыковых атак гитлеровцы не выдерживали, особенно когда стал­кивались с бойцами батальона Красникова.
«Сборная флота»—так мы в шутку называли 16-й батальон, командиром которого был заслуженный мас­тер спорта Д. В. Красников, а бойцами многие выдаю­щиеся спортсмены флота, в этом бою еще раз блестяще показала, что значит крепкая физическая и моральная сила настоящих воинов-богатырей. Они вступали в бой сразу после длительного и труднейшего марша, после штурма крутых скал, потребовавшего огромного физи­ческого напряжения. И вот, словно не зная, что такое усталость, неудержимо и бесстрашно рвутся все впе­ред и вперед на врага, навстречу огню.
Геройски сражался в этом батальоне командир взвода коммунист лейтенант Е. Г. Лариков. Он захва­тил выгодную для нас позицию на фланге высоты, и сюда несколько раз бросали в контратаку фашисты от­ряды автоматчиков. Моряки взвода Ларикова не от­ступали ни на шаг. Они встречали врага дружным при­цельным огнем, потом действовали гранатой,, штыком, прикладом. Сам командир взвода первым бросался на врага и крепко дрался, когда дело доходило до руко­пашной. Взвод не только отстоял важную позицию, но и неуклонно продвигался вперед. На всех участках разго­ревшейся схватки инициативу упорно удерживали за собой моряки—неутомимые и отчаянно храбрые, вер­ные своей клятве во что бы то ни стало разбить врага.
Когда в момент вражеской контратаки у красно­флотца Н. Кустова кончились патроны, он стремитель­но ринулся вперед с гранатами в обеих руках. Швырнув гранаты в приближавшихся и не ожидавших такой дер­зости гитлеровцев, внес замешательство в их ряды. В ту же минуту, как по сигналу, поднялись и бросились на врага другие краснофлотцы. Контратаку гитлеров­цев отбили.
Краснофлотец Г. Ординат, тоже первым подняв­шийся на контратакующих фашистов, был тяжело ра­нен, но не уходил с поля боя.               1
— Пока есть патроны, гранаты и хоть сколько-ни­будь сил, буду бить гадов… Вон, опять ползут!— проговорил он, увидев, как гитлеровцы приближаются с другой стороны.
Пример доблестного бойца сплотил весь взвод. Раз­ве могли теперь его товарищи хоть на шаг отойти от этого рубежа? Обстановка на участке была очень ост­рая, фашисты контратаковали яростно и большими силами, но все контратаки были отбиты. Г. Ординат дал санитарам унести себя в тыл лишь тогда, когда взвод пошел дальше вперед.
В тылу одного фашистского подразделения вдруг раздался зычный возглас:
— Ура! За мной, друзья! Капут фашистам?
И в гитлеровцев полетели гранаты, их стала косить с тыла автоматная очередь. Это наш смельчак красно­флотец Иван Соколов пробрался туда. Воспользовав­шись замешательством врага, наше наступающее под­разделение быстро продвинулось вперед и заняло важ- ? ный рубеж. Герой Иван Соколов в этом бою пал смертью храбрых, но гитлеровцы дорого заплатили за эту смерть.
Узнал я в этот день и о своем знакомом, славном снайпере Григории Менагаришвили. Не отстал старши­на от молодых. В числе первых бойцов 16-го батальона он забрался на высоту, выбрал на одной из скал удоб­ную позицию и отсюда в моменты вражеских контратак . убил восемнадцать фашистских солдат и офицеров.
Жаркий бой на высоте Кочканово длился почти полсуток. Фашисты не устояли и, оставив на вершине и скатах горы около двухсот трупов, отошли в северо­восточном направлении. В 15 часов 21 минуту мы пол­ностью овладели высотой.
Денек выдался замечательный во всех отношениях. В безоблачном небе ярко сияло солнце. Воины, смер­тельно уставшие, но торжествующие, с наслаждением растягивались на сухой траве. Они победили.
Этот бой я считаю выдающимся—исключительно четко и быстро, с железной последовательностью был осуществлен умный замысел командира. Морские пехотинцы вновь показали столь высокий класс воинского искусства. Они действовали по-суворовски, обеспечив и внезапность, и быстроту, и сокрушительный натиск. Блестяще  осуществили  обходный  маневр—самый трудный маневр, чтобы напасть на врага там, где он этого не ждал. Проявили выносливость, стойкость, бесстрашие.
После боя за Кочканово мы все от души поздравили комбрига Кравченко. Это он столь удачно оценил об­становку, местность, соотношение сил и задумал обойти врага с фланга и тыла, по крутым скалам. Очень удачно расставил комбриг силы, верно выбрал исполни­теля своего главного замысла—испытанный 16-й ба­тальон.
Максим Павлович и сам не скрывал гордости. Отве­чая на поздравления, говорил с довольной усмешкой:
— Пусть знают наших!
С честью справились с трудной и славной боевой задачей закаленные и отважные моряки батальона Красникова. Недаром вскоре во фронтовой газете появи­лось еще одно стихотворение, посвященное «сборной флота». Поэт В. Ардов написал:
В горах укрепилась морская пехота.
Хоть немцам ее передвинуть охота,
Наш Красников сроду не двинет назад.
На якоре прочно стоит весь отряд.
Команду одну лишь  моряк признает:
«Полный вперед!»
Вечером мне удалось побывать в 144-м батальоне, подтянувшемся на позиции, захваченные днем автомат­чиками роты А. Г. Пилипенко. Эта рота, которой в об­щем замысле сражения была отведена подсобная роль—лишь демонстрировать наступление с юго-восто­ка, действовала несколько на отшибе, и мне в течение дня почти ничего не довелось узнать о ней. А когда пришел туда и послушал, что происходило на «второ­степенных» юго-восточных скатах, то невольно подумал: востриковцы всюду верны себе.
Автоматчики 144-го блестяще выполнили свою основ­ную задачу—развернулись длинной цепью, так внуши­тельно и шумно продемонстрировали наступление, что сковали на юго-восточных скатах большие силы гитле­ровцев. Но это было только начало. Как только рота получила сигнал о начале внезапной атаки 16-го и за­метила, как растревоженные фашистские подразделе­ния начинают поворачиваться на северо-запад, лейте­нант Пилипенко поднял краснофлотцев на стремитель­ный штурм вражеских позиций.
Встретив Андрея Пилипенко, я попросил его расска­зать об этом.
На мои расспросы Пилипенко отвечал со спокойной улыбкой:
— Что же, дело обычное. Когда 16-й их там оглу­шил и стал отвлекать силы на себя, нам, как говорится, сам бог велел не зевать. Действовали, как подсказыва­ла логика боя.
Пилипенко указал на высокого, статного красноар­мейца, которого я примечал здесь и раньше. Он был одет в морскую форму, но на голове носил не беско­зырку, а лихо сдвинутую на ухо, неведомо где добытую, синюю летную пилотку.
— Ванюша Ромашкин,—представил его командир роты.—Этот никогда страха не знает, всегда рвется вперед. Сегодня влетел в окоп и молотил фашистов по башкам диском от автоматов. А сам неуязвим—ловкий, быстрый…
Однако ликовать и успокаиваться нам было, конеч­но, еще слишком рано. Фашисты не могли примириться с потерей такой выгодной ключевой позиции, как высо­та Кочканово. Нечего было сомневаться в том, что они будут пытаться любой ценой вернуть ее.
Раненый зверь приходит в крайнюю ярость. Рас­свирепели и побитые нами фашисты. Сброшенные с высоты Кочканово, они сразу обрушили на нее шквал артиллерийского и минометного огня, принялись раз­рушать наши позиции методическими бомбардировка­ми с воздуха. Теперь уже яркое солнце не радовало нас, хорошая погода помогала стервятникам.
Морские пехотинцы глубоко зарылись в землю, укрепляли блиндажи. Удержать позиции помогали те­перь лопата и топор. Но гитлеровцы нацеливались на самое уязвимое место—дороги. Их не зароешь в землю и без них не обойтись войску. Самой острой пробле­мой у нас стала связь с тылом, доставка в район оборо­ны боезапаса и продовольствия. Наши коммуникации фашисты держали под постоянным наблюдением и обстрелом. Замысел их был ясен — взять защитников высоты измором.
Нам оставалось только ухищряться и довольство­ваться тем, что удавалось в неимоверно трудных усло­виях доставлять на высоту. Чтобы сохранить походные кухни, нам пришлось укрыть их в лесистой низине за горой. Тут коки готовили пищу и подвозили ее лесом к подножию высоты. Доставлять обед на позицию при­ходилось ползком, это поручалось краснофлотцам, вы­деляемым каждой ротой. Они пробирались по расще­линам и зарослям, постоянно прижимаясь к земле. Нечего было и думать таким путем поднести на высоту горячий суп. Коки варили только густую пшенную или рисовую кашу. Ее из котлов перекладывали в совсем, казалось, неподходящую «посуду»—полевые вещевые мешки. Бойцы, взвалив этот теплый груз на плечи, с величайшими предосторожностями карабкались вверх, ползли по-пластунски. Таким же способом доставлялся на позиции и боезапас. Ящики с патронами, минами и гранатами тянули по неровным скатам горы волоком.
С наступлением темноты бой утихал. Батальоны приводили в порядок свои подразделения. Ночью эвакуировали в тыл раненых, тыловики доставляли бое­запас и продовольствие.
Надо сказать, что морские пехотинцы, не унывающие ни при каких обстоятельствах, в первую же ночь, про­веденную на осажденной врагом высоте, не только от­дохнули после трудного боя, но и провели оборони­тельные работы. На восточных и северо-восточных ска­тах высоты вдоль опушки леса вырыли окопы, щели, построили блиндажи с амбразурами. Там, где лопата упиралась в скалы, устроили высокие брустверы из кам­ней, предохранявшие бойцов не только от огня стрелко­вого оружия, но и от осколков снарядов и мин. Наши моряки научились воевать и на суше…
Следующее утро было солнечным, и опять все нача­лось с вражеского бомбового и артиллерийского удара. А вслед затем, как мы и ожидали, лавина гитлеровцев полезла на высоту. Мы, готовые к этому, встречали их
дружным огнем. Батальоны упорно отбивали атаку за атакой, склоны горы вскоре были усеяны вражескими трупами, но гитлеровцы не останавливались перед жертвами, не жалели людей—и снова поднимались на штурм.
Я был в боевых порядках и видел, как разгорается кровопролитнейший бой. Сражение длилось три дня. Моряки не только твердо держали свои рубежи, но и часто переходили в контратаки, демонстрируя стой­кость, храбрость, презрение к смерти, верность клятве, которую они дали Родине.
Все попытки гитлеровцев были тщетны. Казалось, хватит уже, должны же они наконец тоже устать. Но передышки не наступило. У гитлеровцев возник замы­сел, полный коварства. Они открыли по лесу, укрывше­му морских пехотинцев, сильный артиллерийский огонь зажигательными снарядами. Термитные снаряды быстро воспламенили все вокруг. Горели сухие листья, кусты, валежник, пни, высохшие деревья. Высоту заволокло
дымом.
Теперь воинам предстояло выдержать два огня: не­прекращавшийся вражеский обстрел из всех видов ору­жия и лесной пожар. Последний был пострашнее пушек и пулеметов. Языки пламени подступали к позициям, горький дым разъедал глаза. А они должны были ос­таваться зоркими, руки должны были не терять силы. Враг возобновил свои атаки.
Фашистские автоматчики с наглыми выкриками шли на приступ. Гитлеровцы шагали уверенно, видимо, предвкушая расправу с измученными и обессиленными защитниками высоты. Но не тут-то было. Морские пе­хотинцы упорно сражались в огне и в дыму. не уступая врагу ни одного рубежа.
Превосходный пример всем показал старшина вто­рой статьи Владимир Зроховский. Пока рота отбивала огнем фашистов, двигавшихся в психическую атаку, Зро­ховский возглавил группу бойцов, прорвался слева сквозь пламя лесного пожара во фланг атакующим и привел их в полное замешательство внезапным налетом. Враг побежал назад. Зроховский с товарищами прорвался дальше и захватил вражескую минометную батарею.
На моих глазах отбивали атаку за атакой воины 16-го батальона. Отбросив врага, они принимались тушить – бушующий вокруг лесной пожар. Глушили  огонь плащ-палатками, бушлатами и шинелями, разбрасыва­ли тлеющие листья и засыпали их пригоршнями песка, рыли канавы, чтобы предотвратить распространение ог­ня. Как только дым чуть рассеивался, бойцы снова по-хозяйски занимали свои позиции, полные решимости не отступать ни на шаг.
На одном из холмов, поросших кустарником и мо­лодым сосняком, заняли позицию пулеметчики Царев, Белов и Быков. Задыхаясь от дыма, они приникли к оружию, и как только сквозь серую пелену проступали силуэты гитлеровцев, открывали огонь из пулемета и автоматов. Несмотря ни на что, вели дружный, при­цельный и меткий огонь. У гитлеровцев, видимо, созда­валось впечатление, что перед ними солидное подраз­деление, и атаки захлебывались. Так тройка упорных отбила девять фашистских атак. Когда вражеские пули сразили Царева и Быкова, оставшийся в одиночестве Белов продолжал, не оставляя позиции, вести огонь по наступающему врагу. Наконец и Белов был ранен. Умолк пулемет на холме. Подоспевшая сюда медсестра Фаина Трубина застала Белова лежащим возле пуле­мета без сознания. Правая рука его была  в крови, а в левой воин, не собиравшийся сдаваться, сжимал гранату. Фаина быстро сделала раненому перевязку, а затем бросилась к пулемету, и вновь он ожил. Девушка косила приближавшихся немцев хлесткими очередями и заставила залечь. Подоспевшая сюда группа наших авто­матчиков воспользовалась  этим и ринулась в атаку.
Как и во всех прежних боях, умело и напористо дралась рота старшего лейтенанта П. К. Яброва. С на­блюдательного пункта, устроившись рядом с Ядровым, следил за ходом боя  и я. В разгар сражения появился секретарь комсомольского бюро батальона Григорий Гутник. Он пришел весь закопченный, измазанный са­жей и, прежде всего, рассмешил бойцов какой-то шут­кой. Приободрившись, воины усилили огонь по неприя­телю. Не захотел оставаться пассивным и комсомольский вожак. Он разглядел поблизости овражек, веду­щий в сторону немцев, и решил воспользоваться им для дерзкого маневра. Гутник вместе с заместителем полит­рука Бабенрвым, краснофлотцами Астаховым, Семяхиным, Шакуровым и Гараниным проползли овражком
вперед и укрылись в нем. Отсюда они внезапно откры­ли оружейный, автоматный и пулеметный огонь, по ата­кующим фашистам. Те залегли. Вскоре  две группы гитлеровцев осадили засевших моряков, но те отбива­лись упорно и, не подпуская врага близко, в то же время . сковывали- его и мешали атаковать основную позицию роты.
Бой продолжался не затихая. Охваченную огнем го­ру сотрясали взрывы, оглушала неумолчная стрельба. Миновало обеденное время. Бойцы не замечали ни усталости, ни голода, хотели только пить и просили пат­ронов, гранат. Боезапас и свежая вода—вот что в этом аду больше всего ободряло воинов. И в каждом подразделении были свои «заготовители». Незаурядной сноровкой и храбростью отличился в 16-м батальоне краснофлотец  Панченко, весь день неустанно сновав­ший к подножию горы и вверх. Сквозь, огонь, дым, он тащил к позиции патроны, гранаты, студеную ключевую воду. Когда Панченко ранило, его заменил краснофлотец Горелов, и он старался действовать не хуже това­рища.
Опасения у нас вызывал юго-запад высоты Кочканово, участок наименее укрепленный и отдаленный от наших главных сил.
Здесь отражала напор фашистов горстка бойцов 305-го батальона. Возглавил ее старшина первой статьи коммунист Семен Савотченко, тот самый агитатор, ко­торый недавно рассказывал от севастопольцах. С ними были краснофлотцы Дмитрий Назарйико, Семен Ткаченко и Василий Долбня, только что принятый по ре­комендации Савотченко в партию. В распоряжении этой четверки был пулемет, автоматы, гранаты; Группа Савотченко, укрывшись в зарослях южного леса, не только упорно отгоняла врага от своей позиции, но и косила, губительным – фланговым, огнем гитлеровцев, пытавшихся, атаковать роту Ржеуеского. Обозленные фашисты «стали», осаждать позицию Савотченко. Она оказалась отрезанной от роты полосой горевшего леса, и оттуда  лишь иногда доносились хриплые возгласы Савотченко:
— Огонь по сволочам!.. Полундра!.. Бей гадов на­смерть!..
Весь  день там снова и снова раздавались пулеметные и автоматные очереди, взрывы гранат. Четверка
храбрецов отбивала вражеские атаки, отвлекая на себя значительные силы гитлеровцев.
Командир роты старался поддержать Савотченко, направляя на тот участок огонь ротных минометов и пулеметов.
А поздно вечером, когда утих бой, санитары обнару­жили в лесу обгорелые трупы четырех героев. В них узнали Семена Ивановича Савотченко, Василия Серге­евича Долбню, Дмитрия Павловича Назаренко, Семена Ефимовича Ткаченко. У Долбни нашли измазанный листок, исцарапанный карандашом. Из слов, которые удалось разобрать, мы узнали подробности подвига доблестной четверки. Савотченко  с товарищами отбил за день одиннадцать атак. Когда враг откатывался, бойцы бросались тушить наседавший на них лесной по­жар, потом снова занимали свои позиции, решив дер­жаться тут до конца. Когда рядом разорвалась враже­ская мина и насмерть сразила троих, оставшийся в жи­вых Долбня продолжал вести по врагу огонь из автома­та. Он был ранен в обе ноги и не мог больше пере­двигаться, но фашистам не сдался. Последнюю атаку герой отбил, вышвырнув в гущу наседавших врагов одну за другой все гранаты, оставшиеся у него и у уби­тых товарищей. Погиб Долбня не от руки врага, а от пламени лесного пожара, бороться с которым был уже не в силах…
Вокруг позиции четверки героев мы насчитали сорок трупов гитлеровцев. Узнали головорезы, как дерутся черноморцы. Посмертно они награждены орденом Красного Знамени.
…И вот—уснула опаленная гора. Затих и пожар, только кое-где еще вспыхивали огненные языки, тлели листья и пни. В темноте мы разыскивали друг друга. Не зная еще всех жертв, я с волнением обходил подраз­деления и радовался каждому знакомому лицу.
Снова встретившись с командиром роты Ябровым, мы присели на мшистый холм *под сосной. Рядом раз­дался веселый голос Гриши Гутника. Подойдя, он ра­душно приветствовал меня и достал из кармана па­пиросы.
— Теперь, товарищ полковой комиссар, можно и покурить всласть, правда? Кстати, и спичек не нужно, огонек готовый… Разрешите курить?
Я кивнул. Он нагнулся, и прикурил от дымившегося пня.
Ябров с симпатией смотрел на Гутника и, вспомнив о его недавней дерзкой вылазке к логову врага, тепло сказал:
— Наш комсорг—воин что надо: с задором, и вы­думкой. В горно-лесистой местности почувствовал себя как рыба в воде. Даешь, говорит, маневр! И дал нем­цам жару из этого овражка… В общем, комсомольцам
нашим есть с кого брать пример.
Разговор прервал посыльный, сообщивший, что вто­рая рота хоронит Савотченко, Долбню, Назаренко, Тка­ченко.
В похоронах героев участвовали посланцы всех под­разделений батальона. В/суровой торжественности вы­строились воины на поляне среди темного леса. Лиц в сумерках не видно. В гнетущей тишине глухо шуршали лопаты, сыпались комья земли в широкую братскую могилу.
Над свежим холмом отдали последнюю честь по­гибшим: прозвучал, раскатившись эхом в горах, салют из автоматов. Поставили у края могилы грубо сколо­ченный солдатский памятник.
Тихо, дрогнувшим от волнения, голосом произносил прощальную речь комбат Шерман.
— Это не все, что осталось от вас, беззаветные ге­рои, друзья наши! Гордая память о вас и вашем пре­красном подвиге будет жить в сердцах ваших однопол­чан, в сердцах ваших родных и близких. Родина про­славит ваши имена. Тысячи новых героев пойдут на врага, чтобы отомстить за вас и отстоять жизнь, свобо­ду, счастье народа!
Потом мы, потрясенные пережитым, молча шли с Шерманом по лесной тропе. Острый запах гари напо­минал о недавнем бое. А на одной из полян бойцы ту­шили огонь. Я увидел старшину первой статьи В. Н. Манилкина.
— Дорого досталась нам эта гора.  Тут пролили кровь два моих лучших друга. В первый день наступ­ления тяжело был ранен Виктор Шиманов. Сегодня погиб Толя Озеров. Он первый бросился в контратаку и всех нас поднял. Мы фашистов буквально смяли. Захватили пулемет, два миномета, двух лошадей с вьюками… А Толю Озерова прошила автоматная очередь…
У меня снова защемило сердце. Знаю, как люта скорбь сурового воина, потерявшего друга. Обнял мо­ряка за плечи, сказал:
— Мужайся, Манилкин. Освободим родину, тогда скажем: недаром погибли друзья наши, недаром мы проливали кровь и смотрели в лицо смерти.
Манилкин помог мне найти командира роты Бутвина. Вместе с ним мы обошли взводы, расчищавшие от горелой трухи места для ночлега. Действовали все молча. Люди с высоким мужеством перенесли потря­сения минувшего дня, но говорить о них никому не хо­телось.
В одном из взводов мы встретились с инструктором политотдела политруком Григорием Цвилием. Он бесе­довал с краснофлотцами. Знакомил их с общей обста­новкой на нашем участке фронта, говорил о роли нашей бригады, с честью выполняющей свою боевую задачу, о массовом героизме морских пехотинцев.
Узнав, что я был во время боев за Кочканово в 16-м батальоне, краснофлотцы попросили рассказать, как дрались там ребята. Исполнив их просьбу, я поде­лился своими впечатлениями о самых острых моментах боя и заключил:
— Знаете, что я скажу теперь любому? После того как мы устояли сегодня, в пламени и дыму, под натис­ком остервеневших фашистских полчищ, нам уже ниче­го не страшно. Морские пехотинцы преодолеют все и будут побеждать всюду. Надеюсь, что и вы думаете так же.
— Да, верно! — ответили десятки голосов.
—А вот как настроены наши,—сказал заместитель по политчасти командир 16-го батальона политрук Д. Пономарев и извлек из сумки свернутый боевой лис­ток, выпущенный батальонной редколлегией при ак­тивном участии комсорга Гутника.
Ничто не помешало политработникам и активистам делать свое дело тщательно и любовно. Боевой листок под названием «Рында» был красочно оформлен цвет­ными карандашами. Шапкой служил четко написан­ный призыв ЦК ВКП(б) к 25-й годовщине Великой Октябрьской социалистической революции. Боевой лис­
ток рассказывал о воинах, отличившихся в боях на высоте Кочканово и представленных к правительст­венным наградам. Он призывал всех воинов следовать примеру отважных, учиться у них, крепче бить ненави­стного врага.
Прошли годы. Уже и внуки тех, кто вернулся с фрон­тов Великой Отечественной, выросли и вступили в само­стоятельную жизнь. И хотя немало испытаний выпало на долю морских пехотинцев в последующих кровопро­литных боях на Малой земле, в дни стремительного штурма Новороссийска, во время прорыва сильно укрепленной фашистами «Голубой линии» на Таман­ском полуострове, но жаркие схватки с врагом на высо­те Кочканово под Туапсе навечно врезались в память как одна из ярких страниц в борьбе за освобождение Кубани от гитлеровских захватчиков.